Моя робкая попытка напомнить реплику из письма жены писателю: «Не могу удержаться, чтобы не написать остроту Москвина по поводу случившегося: «Осрамилась наша первая актриса, – от какого человека – и не удержала», закончилась полным провалом. На меня с виртуальными вилами буквально пошли в бой: как могу я подозревать интеллектуалок в дремучести и полоскании грязного белья, когда на их стороне Гроссман и Бунин с «недвусмысленными характеристиками» Книппер?
Поскольку отношение к глубинным процессам души человеческой превзошло ныне самые смелые ожидания отпетых циников, не сомневаюсь, что кто-то и сейчас рьяно кинется решать, с кем спал писатель по любви, а с кем по другому поводу.
Вместо того, чтобы просто сказать: «Ребята, вы что – охренели?»
************
В 90-е меня попросили по старой дружбе позвонить Вале Юмашеву и договориться об интервью. Мне, честно, было фиолетово, на какую высоту взлетел бывший коллега, и почему-то не было сомнений, что он меня помнит. Так и произошло. Мы очень мило говорили до того момента, пока я не спросила: «А как там Ирка?» Он тактично увел разговор в сторону, но в этот момент судьба интервью была решена. Оно не состоялось.
В те времена с телеэкранов еще не рассказывали о 1001 способе заиметь ребенка от звезды во всех подробностях. В моде было вываливание политической грязи из прослушек и прочие прелести переходного периода, жить во время которого так справедливо не любят китайцы. В борьбе за власть и деньги альковные скандалы котировались только в ситуации «поймали прокурора с девочками в бане». Но отсчет времени до вскрытия в эфире первого конверта с анализом ДНК уже пошел. Ведь газеты, до которых уходящий в прошлое строитель коммунизма побрезговал бы дотронуться, начали приносить прибыль.
Короче говоря, только сейчас узнаю из СМИ детали романа «Ира+Валя». Люди, мне неведомые, с категоричностью невидимого дьяволенка, сидевшего у нас на плечах, рассказывают, как все было на самом деле, и что каждый из этой пары думал в тот момент.
Они и вправду выглядели как «удивительное рядом». Валя пришел в отдел учащейся молодежи, где стал своим с порога, потому что занял пустовавшее место в линейке «Щекочихин – Ригин – Гутионтов». Писал тепло и совестливо, на языке продвинутой молодежи. Было ясно, что рано или поздно он встанет на капитанский мостик «Алого паруса». А пока краснел и улыбался с непосредственностью ребенка. В коридоре не витийствовал, старался держаться незаметным и, будучи от природы птичкой-невеличкой, вставал в полный рост только на газетной полосе.
Иру Веденееву, корреспондентку спортивного отдела, было видно за километр не из-за убедительного роста. Она производила сенсацию, когда замещала заведующего отделом на совещаниях в горкоме комсомола. Как и в редакцию, Ира входила туда в эффектной рубашке, завязанной узлом почти под грудью и потому не закрывавшей пупок, в джинсах, способных застегнуться только в положении лежа, а количеству звенящих браслетов, что кончались в области локтей, позавидовала бы жена масайского вождя. Подобно матери Вронского, констатировавшей в оперном театре, что из-за Карениной забывают о Патти, секретари горкома начинали сбиваться с повестки дня. Интересно, что никому ни там, ни в «МК» так и не удалось объяснить Ире причины столь странной реакции. И она осталась, по крайней мере, в моей памяти человеком, не изменившим себе ни в чем.
Распиравшие ее эмоции наполняли каждый текст о спорте таким сгустком чувств, что ты проникался азартом и болью людей, для которых жизнь – голы, очки, секунды, не с первой строчки. С междометия! С буквы, которой начинался материал. Количество статей Иры на доске лучших росло вместе с числом мужчин в редакции, положивших на нее глаз.
Почему-то в порядке вещей считалось не полоскать свое сердце на ветру и не рассказывать первому встречному, что тебя настиг солнечный удар. В журналистской среде, где люди обладают недюжинным актерским талантом (не демонстрируя неподдельную искренность людям, из которых тебе надо душу вытряхнуть, ничего не добьешься), скрыть свой смятенный внутренний мир не составляет особого труда. О многом оставалось только догадываться. О беременности и свадьбе самой близкой подруги, с которой мы работали в одном кабинете, я узнала накануне торжества, когда мне предложили типа «зайти». Жених, между тем, трудился в том же помещении.
**********
Часто редакция насмерть влюблялась в кого-нибудь коллективно. Когда Оля Богуславская пришла в «МК» и получила рабочее место в «греческом зале», который разделял два отдела легкой ширмой, она очень громко разговаривала по телефону. Речь ее не мог бы воспроизвести ни Задорнов, ни Жванецкий. Мы тихо заходили послушать и поваляться от хохота, а Андрюша Орлов (преобразившийся ныне из Джекила в Хайда и внутренне, и внешне) бросал всё, чтобы часами просто сидеть и завороженно смотреть на Ольгу с телефонной трубкой в руке. Она разводилась с датским мужем, и едкая ирония на двух языках неудержимо лилась на головы попавших в неурочный час под ее вербальную артиллерию неудачников.
Синие орловские глаза затянут в омут как своих, так и нештатных авторов. Меня проклянет женская половина редакции, застав в его пенатах студентку журфака, которая приходила в мой отдел на практику. А нагрянуть к кому-то веселой толпой просто попить портвейна было обычным делом. Равно как зайти в подъезд соседнего дома с той же целью. Однажды туда взяли и меня. И то, что там произошло, развернуло мою судьбу не в ту степь.
Я еще курьерила в приемной редакции и через день писала для отдела, куда всей душой стремилась перейти. Новую полосу «Спецовка твоего размера», которая раскручивала очень важную (как убеждаемся задним числом) тему среднего профессионально-технического образования в стране, забивала текстами иногда аж на две трети. Мне не отказал в интервью сам Игорь Моисеев, я наконец увидела живьем взрослое производство и, высунув язык, корпела по выходным в библиотеке Политеха, собирая фактуру для цикла «История профессий». Всё шло к тому, что Евгений Сергеевич Аверин (будущий многолетний главред "Книжного обозрения", а в этот момент"МК") вот-вот отпустит меня из-под своего крыла в длинный коридор к моим кумирам.
Да и незабвенный Михаил Васильевич Шпагин, его первый заместитель, уже видел во мне не курьера, а длинноногого репортера, который первым везде добежит. И я уже съездила в рейд с бригадой скорой «Ветпомощи» – в белом халате с чемоданчиком, чтоб написать репортаж в набиравшую популярность рубрику «Журналист меняет профессию». И успела выскочить на лестничную клетку, чтоб скрыть позорное головокружение при виде окровавленной собаки, разорванные бока которой начал зашивать мой доктор. Но текст был сделан – уже потому, что не хотелось подвести замечательного Михал Василича, к которому все относились с трепетной любовью. Этот глубоко интеллигентный человек был по-настоящему велик, когда в самых жестких ситуациях умудрялся подобрать яркий синонимический ряд к выражению из трех букв, и я не помню, чтоб при этом когда-нибудь кого-нибудь обидел.
Судьба же повернулась к нему спиной в 1977 году. Мы очень надеялись, что из и.о. он сделается редактором. Желал он этого сам или нет – дело десятое. Редакция хотела, чтоб ею руководил свой в доску человек.
И тут случился новый гимн Советского Союза.
На чтение текста в типографских полосах собралась вся редакция от мала до велика. Мы читали, проговаривали, пели его огромной командой. Но текст, пришедший по телетайпу, лежал в корректорской. Наборщик набрал, верстальщик вставил в раму металлическую строчку, мы дружно прочитали у себя в редакции:
«СКВОЗЬ ГОДЫ СИЯЛО НАМ СОЛНЦЕ СВОБОДЫ».
До сих пор я прошу народ найти здесь ошибку. Надо ли говорить, что никто никогда ее не увидел. Как и мы всем коллективом, включая кандидата на место редактора.
И утром вышел номер, который лег под нож вместе с судьбой Михаила Васильевича. Нет, у него и дальше всё сложилось, но только не с «МК».
Солнце должно было светить сквозь ГРОЗЫ. Но это мог увидеть только тот корректор, который держал в руках оригинал. Как говорили наши старики: «Если ошибка вкралась, ее уже не поймаешь». Это был как раз тот случай.
Годы спустя и в моей биографии случится нечто похожее. Линотипист, набирая заголовок сообщения ТАСС, дважды нажал на букву «с». В номере, по которому я дежурила, вышло: «М.С.ГОРБАЧЕВ ВСТРЕТИЛСЯ С С.М.ПЛАНИНЦ».
Видите суслика? А он есть.
Теперь точно знаю, что тогдашнего премьера Югославии звали Милка, а отчеств у хорваток вообще не бывает. Неведомо нынешним журналистам, спокойно несущим пургу, что когда-то за одну ошибку можно было положить голову на плаху. Может, потому и газетное слово ценилось выше?
Вопрос, конечно, дискуссионный...
Но сегодня с особым чувством вспоминаю второй мой выговор за пропущенную строку в репортаже с военной выставки: там описывалась картина, на которой под березой «лежат два солдата – наш и немецкий, две молодые жизни, оборванные войной». Цитату помню дословно, потому выслушать за нее пришлось многое, ведь она была равносильна признанию равной ответственности стран за войну. Немца под березу никто не звал, но автор текста нигде не назвал его фашистом.
Тогда такая недоговоренность воспринималась острее, чем сейчас. В будущее мы особо не заглядывали, мозгов не хватило даже, чтоб послушать собственного отца, прошедшего через три войны, о чем сегодня жалею каждый день.
**********
Останься редактором Шпагин, может, и мои дела в отделе информации пошли бы иначе. Даже Юра Филинов честно признавался, что «Звуковую дорожку» придумал не он, а Михаил Васильевич, зарядив его страстным рассказом о дискотеках за рубежом, где он услышал и увидел нечто, о чем непременно должен знать читатель «МК». Идей у Шпагина было больше, чем достаточно.
В отличие от меня на тот момент.
Но кто же знал, что в плохо убранном и очень жарком подъезде, веселая компания журналистов из отдела, где я мечтала работать, начнет скидывать на пол зимнюю одежду. А я буду стоять в нежном светло-голубом пальто, которое вчера вместо старой синтетической шубки после долгих уговоров купили мне родители. И думать – как я потом вернусь домой.
В отделе работал журналист, похожий на Збигнева Цибульского в фильме «Пепел и алмаз». То, что его сестра вышла замуж за немца из ФРГ, было известно, как и то, что это тяжкий крест, ибо работа в СМИ в те годы практически не совмещалась с таким родством. В коридоре об этом тактично молчали. Однако сцена из «Бесприданницы» в темном подъезде, видимо, произвела впечатление, раз заставила свидетелей задуматься.
«Пепел» снял с себя мечту всех столичных пижонов – замшевый коричневый плащ с погончиками, расстелил на грязной лестнице, аккуратно уложил сверху мое новое пальтишко.
И превратился в «Алмаз».
Паратов нервно покурил со своей "Бесприданницей".
**********
Любви здесь учили тонко. Коллега по отделу информации Наташа Батаен, признавшаяся своему герою в статье «Мой любимый д’Артаньян» на страницах «МК», не один год сражалась с армией театралок, устраивавших свалку у служебного входа ТЮЗа после очередного спектакля, который мы со знаменитыми репликами и песнями увидим в фильме Юнгвальд-Хилькевича. Битва иногда продолжалась и в коридорах редакции: однажды мы начали подозревать в притязаниях на Наташиного мушкетера дочку автора «Старика Хоттабыча», которая сотрудничала с другим отделом газеты и стали разрабатывать детские планы мести, похожие на фокусы материализовавшегося джинна в цирке.
Когда между влюбленными пробежала черная кошка, Наташина подруга устроила свой день рождения в Домжуре, куда пригласила их общего друга-гасконца. После долгой ссоры состоялась встреча. И юная редакционная поросль, попавшая на драму 18+, была там не массовкой. Мы чувствовали себя болельщиками-фанатами, которые сидят на финальном матче ЧМ по футболу без права громко кричать «Ура!», хотя мяч попал в ворота. Разве можно было победить Наташу, дочь двух прославленных спортсменов, человека, воспитанного в духе «Никогда не сдавайся!»
Боже, что пишут сегодня об Олеге Вавилове и нашей коллеге те, что стояли со свечой! «Молодая девушка увидела его по телевизору. Вспыхнула красивая любовь. Вскоре они поженились».
О том, что состоялся официальный брак, я узнала много лет спустя, когда увидела горящие глаза Наташи на очередной встрече ветеранов газеты. И получила подробности из первых рук. Сейчас могу признаться: мы не очень верили в то, что история закончится в ЗАГСе. Актеры и журналисты в силу своих профессий встречаются часто, но это абсолютно разные миры, сложно совмещающиеся в обыденной жизни. Не буду говорить о трагическом развитии событий, разводе и гибели сына... Хочу помнить лучшие моменты, которых никто никогда не отнимет у моей дорогой коллеги.
По прежним меркам, в отдел информации я попала почти ребенком – мне было девятнадцать. Работали в нем тогда два-три человека, иногда забегали нештатники. Торчать в кабинете было не принято, но в редкие моменты общих встреч сиживали за шкафом, отгораживавшим нас от входа и посторонних глаз. И однажды, расположившись там, как на троне, в потрепанном редакционном кресле, Наташа, казавшаяся гранд-дамой с историей и знаниями, нам пока недоступными, произнесла монолог, с которым мало кто сейчас идет по жизни. Объяснила нам, глупым юным нерпам: с тем, кто тебе дорог, ничего не бывает глупо, страшно, стыдно. Любовь не может истинной или ложной – просто её ни с чем нельзя перепутать. И невозможно предать и забыть... Никогда.
Это было на пике их отношений с Олегом Вавиловым. Помню свою безумную зависть от того, что вижу человека, способного испытывать такое чувство. Мы трепетали: удастся ли нам пережить подобное?
**********
Другая Наталья работала в отделе недолго, вскоре после того, как оттуда ушла наша Батаен. Все у новой сотрудницы получалось быстро и профессионально, без видимых терзаний. Запомнилась она таинственной обаятельной улыбкой и тем, что ее тенью был какой-то невыразительный странный человек. Он молча бродил по нашей территории, предаваясь глубоким личным размышлениям. Стоит ли говорить, что хождения по кабинету посторонних людей, когда ты пытаешься, дождавшись своей очереди, отстучать на пишущей машинке заметочку в номер, выводят из себя. Но журналистка по отношению к нам проявляла чудеса терпения и интеллигентности, и мы платили ей той же монетой.
Лишь однажды у них прорвался диалог и мелькнула фраза про неудачное название фильма, которое надо бы поменять. Что это было? Мы пропустили мимо ушей.
Вскоре на экраны страны вышел детектив «Версия полковника Зорина». О, что-то знакомое! До нас дошло, что перед нами мелькал «туда-сюда» его режиссер, сын народной артистки Марины Ладыниной и Ивана Пырьева, похожий большей частью на отца, лицо которого не было так широко известно. Но мы совсем не поняли, свидетелями чего нам довелось стать. Был ли это творческий тандем или, как говорится в пьесе другого Зорина: «Высокие... высокие отношения!» Что характерно: никому и в голову не пришло бежать за режиссером с расспросами о том, с кем спит его отец, и правда ли, что мать не такая белая и пушистая, как в мифах и легендах. Ничего подобного не позволила себе и Наталья. Хотя могла произвести сенсацию.
Все это сделали без нас. Гораздо позже.
***********
Более искренней, громкоголосой, неравнодушной ко всему, хоть и менее улыбчивой, оказалась Люда Очерет – коллега, снова обошедшая меня по возрасту и жизненному опыту. Не оценила тогда многих слов и поступков, которыми она старалась мне помочь разобраться в жизни. Но один совет запомнила навсегда. Собираясь перейти в другой отдел, спросила, какого она мнения о его начальнике. Людмила задумалась.
– Как тебе сказать? Если у тебя будут победы – это будут ваши победы. Если у тебя будут ошибки – они будут только твои.
Золотые слова, получившие вскоре свое подтверждение. Но сколько таких начальников было у меня впереди. Как в Бразилии Педров. И не сосчитать.
***********
Насмотревшись кинообразного шлака про годы застоя, могу точно представить, как выглядела бы в современном кино сцена, где меня учили уму-разуму. Поскольку народ вынужден смотреть то же, что и я, просто расскажу, как было в реальности.
Взрослый партийный человек, серьезный журналист, заведующая главным отделом редакции, а на самом деле энергичная, веселая и всем нам родная мать Таня Бондаренко очень долго зажигала сигарету. По дрожащему пламени спички можно было оценить ее состояние. Хуже в этот момент было только мне, но мы обе умело маскировались.
Внимание сотрудника отдела к юной курьерше грозило, на чей-то взгляд, перерасти в нечто большее. И в этом не было бы ничего зазорного – на тот момент мне уже исполнилось восемнадцать – если бы «Пепел и алмаз» не был женат. Не удивлю народ, если скажу, что никого в редакции не смутило бы и это обстоятельство. Чего только не случалось в кипящем страстями молодежном коллективе.
Постоянным было только одно: заведующий сектором науки всегда женился на своей единственной, предусмотренной штатным расписанием, сотруднице. Тема, что ли, на них так влияла? Это как и про жизнь на Марсе – осталось неизвестным.
У «Пепла-Алмаза» был маленький ребенок.
Таня максимально доходчиво донесла до меня мысль, что если семье придет в голову мысль куда-либо пожаловаться на него, то сразу всплывет «капиталистическая сестра», он потеряет работу и вряд ли найдет другое место по специальности.
Несмотря на то, что жаловаться было во многих отношениях рано, кто знает, чем бы всё закончилось. Мне пришлось стать бестелесной Эвридикой, избегая любой возможности столкнуться с человеком в коридоре. С мыслью об отделе, где мечтала работать, пришлось проститься. Спустя время мне предложили другой.
Семья была спасена. На короткое время. Он все равно развелся и женился ... на журналистке «МК». Но это совсем другая история.
**********
Много воды утекло с 90-х. Долгие годы я не спрашивала себя, а что там все-таки произошло с Иркой, Ирой Веденеевой, женой Вали Юмашева, который ничего мне тогда не ответил. Нынче вопросы задают поисковой строке на голубом экране. Я и задала, и полилось оттуда что-то совсем другого цвета. И поженились они, потому что Вале нужна была прописка. И спилась, потому что была такая-сякая. Хорошо, не дошли до того, откуда взялась дочь Полина.
О сегодняшнем дне говорите что угодно. Но прошлое – ни при чем.
Читала я странные черные буквы, а перед глазами стояла картина: солнечный день, Переделкино, наша компания идет на станцию – мы возвращаемся домой после отличных выходных, которые устроил нам Валя, пригласив к себе за город.
Ира, гитара, зелень, синь, молодость, счастье, шутки, веселье... И вдруг Валя резко разворачивается и исчезает. Мы удивляемся: что с ним?
– Ему шепнули – кто-то Ире вслед сказал что-то неприятное. Побежал разбираться.
************
То, что жизнь кого-то сводила и разводила, менялись чувства, времена и люди, не означает, что набежавшие со свечой реально освещают наше прошлое. А с тех пор, как оно превратилось в товар, тащить его на базар никто не брезгует, покупателей хоть отбавляй.
И давно нет той тропинки, по которой можно было бы вернуться. И разобраться.