Петр Лидов: Тебе в 1985-м году было 19 лет. Ты где был?
Тигран Кеосаян: В армию ушел.
Лидов: Ты Горбачева и перестройку в армии воспринял как? Как глоток свободы или с тревогой?
Тигран: Петя, ты служил? Служил. Кого и как ты в армии воспринимаешь в 19 лет? Ты думаешь только – как бы слинять, перекур устроить... Я был совершенно вне политики. Надо было отслужить два года и не залететь в самоволках и т.д. Другая была задача.
Кеосаян-младший служил в войсках ПВО. В семи разных частях.
Лидов: Ты же был мажор.
Тигран: Так я не в Москве служил.
В 1983 году пошел поступать. Был единственным сыном кинематографиста, который с первого раза не поступил во ВГИК к Хуциеву. (Была, кстати, огромная статья в «Известиях» - «Папа вне конкурса»). Пошел работать на Мосфильм помощником режиссера к Гавриилу Георгиевичу Егиазарову на фильм «Горячий снег». После чего поступил во ВГИК к Таланкину. Военной кафедры там не было...
Папа пришел и сказал: «Есть два варианта – по блату и по-мужски». Глядя в глаза папе – я был так воспитан – я не мог сказать «По блату». Это вообще был риторический вопрос.
Там была драка интересная у меня. Я уже был «дедушкой», чуть ли не стодневка моя началась... А оказался в Красногорском госпитале. Привезли – гипертония, поликистоз почек. Комиссовали, блин.
Когда вернулся (в институт) – был в шоке. В 1987-м, когда я пришел во ВГИК восстанавливаться на 2-й курс, прошел уже истерический V съезд кинематографистов - в мае 1986 года. С него по большому счету и началась перестройка.
Лидов: Дело было сразу после Чернобыля. ЦК КПСС кинематографистами заниматься некогда. И съезд, проходящий в Кремлевском дворце съездов, просто сносит всё правление союза с Кулиджановым, Бондарчуком и прочими, отменяет цензуру и дает светлый путь к новому кинематографу. Основное ожидание съезда - очень много гениальных фильмов, в частности, Тарковского, лежат на полке, а народ смотрит всякое **вно. Вот сейчас мы всё сменим, народ будет ходить на Тарковского. И мы тут все зацветем.
В чате Ольга Спиридонова написала : Когда началась перестройка, моя бабушка расплакалась и сказала, что надо запасаться спичками и солью. И как она была права!
Тигран: Да, ожидания были - на экраны сейчас полноводным потоком хлынут великие фильмы. Никто не понимал и, боюсь, до сих пор не понимает, что цензура является реальным двигателем творческого величия. В литературе, в живописи и в кино.
И вот я прихожу после этого истерического съезда, и вижу - ВГИК-то поменялся. Здесь делают всё, что угодно, кроме, как учатся. Везде вольные трибуны. Студенты: «Всех – в *опу!» (Как тут у нас с ненормативной лексикой? – Можно-можно). Федя Бондарчук тоже был моего призыва, мы вместе вернулись. И вот идем по четвертому этажу. Не понимаем, что происходит, потому что все бунтуют.
А вернулся я не к Таланкину. У меня был уже Юрий Николаевич Озеров. В этот момент происходит развал курса, потому что либеральные студенты позвали Ираклия Квирикадзе, ни в чем не виноватого – замечательного человека, сибарита, и ушли туда. Квирикадзе неудобно перед Озеровым. Озеров не понимает, что происходит. И вот мы идем по четвертому этажу, все что-то кричат.
Вдруг какой-то усатый мужичок-боровичок, показывая на нас пальцем, говорит: «Вот это –дети-позвонки! Блатные! *уё мое!» А ты, Петь, понимаешь, что после армии реакция совершенно убыстряется...
Лидов: Меня боялись люди в метро. Я смотрел на всех будто - «сейчас всех вас завалю». Ты и сам думаешь, что ты всесильный Рэмбо.
Тигран: Чувство справедливости, оно такое – сначала мочкуем, а потом уже разбираемся, что к чему. И когда было сказано про папу... Резко. Я про себя бы еще подошел и спросил - какие претензии. Но тут про папу. А мужичок был на расстоянии штыкового удара. В общем... получил. И это была общая такая ситуация. Кстати, по поводу V истерического съезда – в России всегда была традиция - псевдоинтеллигенцию использовать сливным бачком. Юзать. Чтоб провести идеи Яковлева, Горбачева, случился бунт - были найдены кинематографисты. Потом уже «Демократический выбор России» и тому подобное.
Если возвращаться ко всей этой истории, могу сказать - ребят, я ни хрена не понимал. Я сегодняшний себя - того, который защищал Белый дом в 1991 году – грохнул бы.
Реально – грохнул бы. Ведь было 26 лет, вроде, должен понимать. А я ни хрена не понимал. Молодость, возраст, тестостерона много. Движуха. Не думаешь, что разваливается страна, что происходит что-то не то. Это сейчас, когда уже на заднице волосы седые, начинаешь о чем-то задумываться. А тогда... Не знаю, как у вас, ребята. У меня было так.
Тигран: Главная сегодняшняя наша проблема – вот этого раздрая, непонимания того, кто мы, вот этого прозападного вектора в голове у власти, у большого количества людей при власти, у людей, которые не могут понять, почему мы присоединяем Крым, но позволяем бомбить Донбасс– половинчатость.
Мне кажется, все ноги растут из одной маленькой вещи: наша власть - не политологи, не мы с вами, а власть – не вынесла оценки того, что произошло под названием «перестройка». Чтобы появилась хоть какая-то идеология, должна быть оценка. Мы – империя, мы не можем жить без идеологии. Лихтенштейн может. А мы – нет! Это не значит, что мы должны стройными колоннами куда-то идти. Нет. Время другое. Но идеология... Мы умрем, а дети наши и внуки будут существовать в этой парадигме - вот что важно. Ее нельзя создать в безвоздушном пространстве.
Мы висим, как куклы на ниточках, потому что мы не сказали: «Ребята, это было предательство». Не надо никого сажать. Не надо никого убивать. Дай Бог Михаилу Сергеевичу еще сто лет прожить. Но оценка его действий, как лидера, должна быть четкой и вынесена не во фразе «Развал Советского Союза был геополитической катастрофой»... Это фраза. Вынесите суждение, определение. Страна согласится или нет. Понимаю, что опасно, потому что дальше надо будет выносить свое суждение о Ельцине.
Тигран: Опасно оно или нет, но без этого мы так и будем шандарахаться вправо-влево, влево-вправо, и даже провластные – не потому что нас купили, а потому что мы просто тупо за то, чтоб не превращаться в Украину, прости Господи, где ничего нет, и главное – суверенитета. Я не хочу, чтоб мои дети жили в такой стране.
Но нас-то ссорить зачем? Зачем вбросы про памятник – кому, *ука, поставить – Дзержинскому или Александру Невскому? Это в чью светлую голову пришло поставить такой вопрос? Не Сахарову и Дзержинскому, чтоб посмотреть - а как у нас в стране-то по отношению к ним... Хотя и это глупость. Но именно - расколоть провластное большинство. А если ты еще посмотришь, кто начал рулить этими выборами. Муратов Дима и Леша Венедиктов, вы-то куда, ребята? Вы-то, вроде, и не за Невского и не Дзержинского не можете быть по определению.
Ложная повестка, которую нам навязывают, тоже идет от того, что мы никак не определимся. Пора определяться. Мы вообще – кто? Это не значит, что нам надо баррикаду выстраивать, говорить «кто не с нами, тот против нас». Упаси Господь. Мы должны разобраться, что мы за страна, куда идем и уже дальше разбираться с оппозицией, с финансированием, с хорошими, плохими. С коррупционерами нашими, блин, дорогими, со всей этой шелупонью, которая перекрашивается – то в единороссов, то в справедливороссов.
Петр Лидов тут неожиданно вспомнил фильм «Зайц над бездной». Он входит в его топ-3. И я поняла - никогда и не думала, что это лента Кеосаяна. Не совсем она в его стилистике.
Когда Петр Лидов жил в далеких странах и объединял вокруг себя русскоязычную диаспору (в Индонезии, в основном): «Мы собирались, выпивали и этот фильм смотрели раз 15, наверное, подряд».
Режиссеру было приятно.
Тигран: Да ладно... Спасибо.
Петр Лидов: Про цензуру. Ты сказал, что без цензуры загибается искусство. Можешь пояснить? Ты-то рос без цензуры...
Тигран: Это не моя заслуга. Просто мне выпал лотерейный билет. Я вырос в семье официального классика советского кино, которого окружали официальные классики советского кино. Вот прямо на лестничной клетке. На кухне. Андрей Арсеньевич Тарковский, Григорий Наумович Чухрай. Всё это было рядом. И происходило во времена тотальной цензуры - Советский Союз, 60-70-е годы. И это всё как-то не мешало им снимать то, что стало учебным пособием в киношколах всего мира.
Потом появилась свобода. Боюсь, что мы неправильно её восприняли.
Я не верю, что говорить нам не о чем. Рассказать нечего. Но когда можно всё, у тебя руки опускаются. Я, может, непопулярную вещь говорю – руки опускаются. А что я должен такого сказать... Всё же можно! Георгий Николаевич Данелия, царство ему небесное, величайший, любимый мой человек и режиссер, рассказывал в интервью, а мне – на «Кинотавре».
Мы сидели на лежаках... Я у него в ногах сидел, он загорал. И он рассказал, как к нему прибежал Шпаликов, пьяный, как обычно, и сказал: «Гия, великий сценарий! Великий! Закрой глаза. Представляешь – солнечный день, красивая телка (в то время другое бы слово сказал – чувиха)... Идет девчонка. Красивая. Блондинка. Представляешь? Солнечный день. И идет дождь!» - «Так. Красиво. Что дальше?» - «А рядом человеком с велосипедом, у которого зонт». – «Хорошо. Что дальше?» - «Дальше нет ни *ера. Пойду ща думать, что будет».
Я с трудом представляю, чтоб в условиях 90-х годов кто-то ко мне прибежал с горящими глазами – я же в общежитии ВГИКа жил – и начал рассказывать: «Тигран, ты представляешь!.. Колокол отливают, ты понимаешь? Мальчик. Он плачет. Говорит – а я не знаю, как лить, меня папа-то ничему не научил». А потом вдруг получается «Андрей Рублев».
Я же говорю не об идеологической цензуре. Сколько было сказано на том же V съезде о худсоветах... Ну, вот смотрите - худсовет. Вот я – молодой режиссер. Снимаю кино на киностудии «Мосфильм». А в худсовете сидят – Ефим Львович Дзиган, Сергей Федорович Бондарчук, Ростоцкий, Кулиджанов... А что мне не послушать их советы? Ну как минимум!
Я говорю об этих советах – советах культуры, цензуре цеховой. У каждой профессии есть свои законы. Например, когда мне было 5 лет, я бегал по съемочной площадке «Короны Российской империи». Ну, мальчик... И вот прыгаю, сажусь в кресло перед монитором (тогда их не было, но в важное кресло). И чувствую, как у меня отрывается ухо, потому что Люция Людвиковна Охрименко, гражданская жена Столпера, который написал сценарий «Путевки в жизнь», она так поднимает меня за ухо – а я сын режиссера - и говорит: «Тигранчик, это стул режиссера. Сюда садиться нельзя». Цензура... Я считаю, замечательная цензура!
Был такой спектакль «Как вам это понравится». Может, до сих пор в Маяковке идет. Я вырос за кулисами театра Маяковского Андрея Александровича Гончарова. Я смотрел «Бег» раз сорок семь с любой точки, существующей в этом театре. Там гениальная акустика. И в первом ряду, в общем отовсюду. Величайший спектакль.
А потом мне повезло, и Гончаров почему-то мне поручил поставить первый акт «Как вам это понравится» со своими студентами. 1991 или 1992 год. У него было уже тяжелое болезненное состояние. Он потерял супругу тогда. И немножечко потерял мысль.
Я думал – я великий. А он потом оценивал то, что я натворил. Полчаса для меня равнялись семестру обучения в ГИТИСе на режиссерском. Потому что, когда великий тебе что-то рассказывает, то ты понимаешь, что ты дурак усложненный, а всё намного проще. И главное – вот в этом. А если Гончаров говорил: «Пусть он скажет эту фразу спокойней!», тот говорил поспокойней – сцена становилась другой. Под цензурой я подразумеваю это. Должно быть некое собрание. «А кто их выберет?» Ну, ребят, в каждой профессии – у журналистов, у киношников, у театра – у всех есть ограниченное количество авторитетов. Вы их попросите. Может, они и время-то не найдут. Но это делать надо.
Вот об этой цензуре я говорю. О худсоветах, которые - реальные худсоветы.
Трофим Татаренков заметил: в фильмах 90-х стало меньше чувства меры и вкуса.
Тигран: Не-не-не. Не меньше. Оно пропало. А вместе с ним пропала и профессия.
Я работаю, как режиссер с 1988 года. С 1992-1994-го уже начался тотальный дефицит сценариев. В это же время пропало полностью второе звено – вторые режиссеры, реквизиторы и так далее. Время-то тяжелое, кино нет. Кооперативное кино иногда было замечательное, но не было необходимости делать профессиональное. И пропали целые профессии.
Поэтому я работаю с людьми по 30 лет. Мой второй режиссер - человек, который еще на «Рабе любви» работал ассистентом по актерам, Варвара Анатольевна Шуваева. А в 1983-м, когда я пришел на Мосфильм, она мне давала втыки – я был помрежем – за то, что неправильно вношу актерские карточки. Она меня учила профессии. Через два года будет 40 лет, как она работает со мной. И дай Бог ей здоровья.
**********
Тигран: Свобода. Хорошая была операция. Никто в 1991-м не вышел защищать Советский Союз. Мы не вышли. Я не вышел. Я ответственности с себя не снимаю. Советский Союз - как продолжение Российской империи, потому что у меня свое отношение к революции 1917 года. Она не сработала на пользу стране. Но по итогу это было продолжением Российской империи. И я вот именно этого никогда не прощу трем алкоголикам, которые в Беловежской пуще решили, что они могут – просто из-за того, что Борис Николаевич хочет подсидеть Михаила Сергеевича – развалить страну, царями собранную. Кстати, советской властью немножко раздатую – в виде Польши, Финляндии... А так-то – царями собранную.
Лидов: А как тебе идея существования независимой Армении – как армянину? Потому что есть разные точки зрения. Многие мои друзья, особенно после последних событий, говорят, что надо искать пути объединения с Россией.
Тигран: У меня полное ощущение, что с государственностью ни у одной из республик бывшего Советского Союза не сложилось. Мы можем просто посмотреть вокруг. Государственность - это независимая государственная политика. А мы, если даже на Казахстан посмотрим – он наполовину прислонился к нам, наполовину к Китаю. Не говоря об Украине и всем остальном.
Армении, на мой взгляд, прямо противопоказано иметь независимость. Она в силу географии, национального характера, христианской веры не может жить без России. Но есть небольшая проблема – нет общих границ. И это, наверное, вопрос для решения нынешнего руководства. Или ближайшего.
Я – категорический противник независимости и 1991-го года. Мой папа стал персоной нон грата, потому что на митинге в 1988 году (сейчас считается, что 20 тысяч это дофига, а в Ереване тогда собиралось по 100-150 тысяч) вышел и сказал:
- Вы о какой независимости говорите? Вы говорите о независимости от света, хлеба, работы, воды, еды, будущего?
Его освистали. Но он это перед огромной толпой сказал. И ушел.
Тигран: Когда-то сработал план, разыграли нарциссическую карту Михаила Сергеевича Горбачева, который очень любил понравиться Маргарет Тэтчер, Рональду Рейгану и считал, что это главное – вот тут приехал парень из станицы и решил, что будет так... Ну просто мало книг читал. Так вот. Яиц не было никаких. Чем-то перекликается с Николаем II. И это разыграли. Использовали! И развалили. Теперь, значит, ребят, кому-то надо собирать обратно. И абсолютно по барабану, как это будет воспринимать окружающий мир. Нас и так не любят.
О коллегах:
- Вы не найдете никогда у меня ни одной публичной оценки (я считаю, что это неэтично) ни одному фильму - ни ужасающему с точки зрения общего мнения, ни потрясающему. Потому что, как человек профессии, я прекрасно знаю, что фильм может не удасться или получиться, но в любом случае режиссер, группа и актеры пролили хренову тучу пота, нервов, сердечных приступов и всего остального, чтобы это получилось.
Кеосаян не считает себя специалистом себя по театру. У Богомолова смотрел кое-какие спектакли, но последний - уже не смог себя заставить.
Бывал на репетициях Марка Анатольевича Захарова. Понял, что это гениально. Но как он этой гениальности добивается – непонятно.
- Ощущение, когда они с Гориным садились, с Шейнисом Олегом, а на сцене стоял Евгений Павлович Леонов... Понимаете, мне сейчас этого не хватает. Вот стоит Леонов на репетиции в джинсах, читает монолог из «Поминальной молитвы». (Я опять же по блату имел возможность сидеть в задних рядах и видеть, такой был пытливый юноша... ). И вот Марк Анатольевич сидит и говорит: «Евгений Павлович, прошу вас после слова «радость» ( говорю конкретно, что было, не выдумываю) – сделайте паузу, знаете, как будто прищурились, как будто свет попал, вот посмотрите в этот софит налево от меня, а потом, когда вы будете говорить то-то и то-то, у вас как будто запершило чуть-чуть, знаете, закашляться чуть-чуть... Но недолго! Нет, Евгений Павлович, секунда...». Евгений Павлович мог взять дорожный атлас Алтайского края, прочитать его, и вы бы плакали. И я бы плакал. Или смеялся бы. Это такая категория великих артистов. Он читал тот монолог гениально. После замечаний Марка Анатольевича Захарова это поднималось на вершину актерского мастерства. Так эти детали сказывались. Я, например, их не вижу, не знаю. Ощущение, что это была математика какая-то. Математика, я даже не знаю, уровня Птолемея, что ли.
- Фокусничанье. Сейчас такое есть в кино. И к театру имеет отношение. Раньше был мейнстрим. В кино это жанровость. Комедии, боевики. «Неуловимые мстители» были мейнстримом, «Джентльмены удачи», «Человек идет за солнцем», «Иваново детство». У меня с 90-х и начала нулевых ощущение, что всё поменялось. Мейнстримом стало ковыряние в за*нице. Плохое. Даже не близко к грязи из-под мизинца Андрея Арсеньевича Тарковского, не то чтоб к нему самому. Или к Чухраю с «Чистым небом» или «Сорок первым».
А просто рассказанная история – как, например, «Кавказская пленница»? Великое кино, но вы же никто не помните, как они с *авном мешали Гайдая, говорили, что это на потребу... Где сейчас эти фильмы, которые они не мешали?
А Гайдай остался.
То же самое в театре.
Время такое.
Вот учусь я во ВГИКе. И одномоментно в кинопространстве страны и мира существуют: Данелия, Ростоцкий, Тарковский,Таланкин, Рязанов, Иоселиани, Абуладзе, Шенгелая, Быков, Озеров, Гайдай... Они реально во всех энциклопедиях. Почему? Потому что был запрос.
Это было престижно. Пробиться во ВГИК невозможно. 200 человек на место. Потом в 90-е мы сами все похоронили. Народные артисты сначала со сцены сошли. Потом их стали по плечу похлопывать. А потом они стали обслуживающим персоналом. Сейчас, я уверен, есть Тарковские и Иоселиани. Просто они учатся на финансистов, юристов, косметологов. Это вопрос запроса.
О Геннадии Шпаликове:
- Он - наша история. Одна из глыб. Потрясающий продолжатель есенинской волны в культуре. Безразмерный, русский, глубинный, мощный. Любил – без края. Пил – без края. И сгорел. Но, слава Богу, оставил великие стихи, на мой взгляд, и потрясающие сценарии. И несчастная личная жизнь... Ну, как традиционно на Руси у нас случается.
Об особенностях разных профессий.
Петр Лидов сказал, что актер должен быть, наверное, несчастным человеком. Он всегда должен страдать, ему не должно хватать ролей. Наши актеры находятся в постоянной трагедии. Но западные-то, по крайней мере, внешне, вроде, и не парятся.
- Хочу успокоить и разочаровать тебя, - ответил Тигран. - Или наоборот – обнадежить. Актеры, поэты, писатели, художники, композиторы - это одиночные профессии... Почему режиссеры кино и театра – несчастные люди по определению? Чтобы я снял кино – до хрена всего нужно. Денег, техники, сейчас еще – высокоточной хайтековой. Айтишное производство. А чтоб записать Пятую симфонию Бетховен мог взять уголь из костра с шашлыков абхазских и, понимаешь, разлиновать бумажку. Скрипичный ключ и... Па-ба-ба-бам. У нас так не получается.
Когда меня представляют – у нас в гостях режиссер, продюсер, актер, журналист – я говорю: «Стоп. Во-первых, не актер. И, конечно, не журналист! Объясню. Когда-то я начал вести на РенТВ «Вечер с Тиграном Кеосаяном» – тогда меня очень любило «Эхо Москвы», оно считало, что я оппозиционер, а я был центристом. Ксюша Ларина, которая сегодня мешает меня с *авном (видно, время пришло, мир для нее стал черно-белым), тоже. Так вот. Я вел ее всего четыре года.
За четыре, *ука, года я получил два инфаркта. Причем здесь это? Объясняю. Когда ко мне приходили чиновники, депутаты, сенаторы, я видел, что они штопаные контрацептивы. Они власть, они врут. Камера выключается – и (звучит) другое. Я как непрофессионал – даже врачи сказали, иначе с разницей два года как можно два инфаркта получить? – пропускал это через себя. И именно тогда я захотел эмигрировать. (...) Потому что я подумал – как жить. Они же все, ну, не все, процентов 80 – просто чума...
Я – плохой журналист. Я – не журналист. Говорю это без кокетства. Владимир Владимирович Познер, дай Бог ему здоровья, хороший журналист. Потому что ему по*еру, кто перед ним - Гитлер, Геббельс, Сталин, Махатма Ганди или композитор Лядова. Ему по барабану. Это профессиональное качество.
Об артистах.
Тигран вспомнил широко известный случай, как на «Президенте и его внучке» спросил Табакова, правда ли, что тот может плакать одним глазом. И Олег Павлович только уточнил – правым или левым, перед тем, как у него выкатилось две слезы.
- Артисты - это не значит, что они рвут душу на немецкие кресты. Это количество технических приспособлений. Просто великие артисты обладают такой харизмой, что они прошибают не первый – пятый – двадцатый ряд в театре. Они стенку, остановку за театром и детский утренник, который в школе идет, прошибают своей энергетикой. Но обязательно при этом владеют техникой, которая им позволяет 16 раз в месяц играть Шолом-Алейхема, Джигарханяну покойному играть Сократа 12 раз в месяц. Ребят, если не иметь профессиональной подготовки, ты умрешь через два месяца. Будешь великолепный, гениальный артист, который рвет душу. Вот эти два месяца зрители тебя будут наблюдать... Они потом скажут: «Да, жалко коротко пожил артист. Но артист был великий». Поэтому артисты хорошо выглядят, долго живут. И дай Бог им здоровья. Они проводники чего-то божественного. Знаете, говорят хороший актер от плохого отличается количеством штампов. Это упрощение. Но в этом есть правда.
Тут Трофим Татаренков опрокинул и слушателей, и гостя, сообщив, что у него была знакомая порноактриса, которой он задал вопрос всех мужиков, что хоть раз посмотрели эти произведения: «Тебе там постоянно хорошо?» И она ответила: «Нет. Там нельзя, чтобы хорошо. Это считается непрофессионализмом. Потому что если тебе будет постоянно хорошо, через неделю тебя уже вперед ногами и до свиданья».
- Конечно, абсолютно верно, - согласился Кеосаян. - Схема та же. Понятно, разным делом заняты ребята. Но схема одинаковая.
В соцсетях в то время поднялся шум вокруг съемок фильма «Бессмертные» - кино, которое будет снято отдаленно по мотивам «Белорусского вокзала» Трунина и Смирнова. Кеосаян так и хочет указать в титрах.
- Я вам не буду объяснять разницу между ремейком и «по мотивам». Но началось всё с того, что на сайте Мосфильма из лучших побуждений написали «ремейк».
С 1996-го Константин Львович Эрнст, в простонародье Костя, предлагает мне снять ремейки «Неуловимых мстителей». У меня, как у человека потомственного, есть абсолютно четкое понимание: я ненавижу ремейки, которые делаются, я не понимаю, как можно сделать ремейк, если фильмы великие. Ну *ер ли их трогать! Есть такая необходимость? Собрать кассу - не та причина, по которой надо трогать великие фильмы. И, конечно, на премьере вы, ребята, поймете, что там ничего общего нет. Я никогда не снимаю ремейки и написал об этом в телеге.
Но ведь я – оформившийся кремлебот. Я же путиноид. Поэтому радостными толпами на фейсбуке кинулись... Начался хайп. И под него попала целая куча людей, которые как бы тоже сошли с ума немножечко. Типа Вани Урганта. Сереги Белоголовцева. Дураки. Потому что – если Вася Трунин, сын сценариста Трунина, с которым мы знакомы 30 лет, но 25 не общались, вчера мне написал (думаю, он не обидится, нет ничего личного, поэтому прочту): слушай, Тигран, ты, правда, собираешься ремейк снимать? Как ты понимаешь, мне и жене папы это немножко интересно. Заметим, у него моего телефона, по каким-то причинам, нет. А у Вани Урганта – есть. Я его (Василия) набрал. Мы поговорили. И он мне написал... Фраза была такая:
- Сними, пожалуйста, хороший фильм. Очень тебя прошу. А потом посидим на веранде, как раньше.
Вот и вся разница между интеллигенцией в правильном смысле слова и хайпожорством. Честно скажу – меня это, конечно, не трогает. Мне нас*ать. Потому что цену им я знаю. В базарный день пучок три копейки. Поэтому это их очень-очень-очень бесит. Мне не нас*ать на тех людей, с которыми я ел хлеб, с которыми я пил, с которыми мы искренне разговаривали. Которые оказались слабыми и не нашли в себе силы просто набрать, спросить перед тем, как высказать свое мнение. Пусть это мнение будет жесткое. Но ты спроси! Это единицы. 2-3 человека. Просто в 55 лет трудно терять, разочаровываться. Конечно, не в этой толпе безымянных карликов...
Просто позвони и спроси.
19-го начинаются съемки. Дай Бог, что все было хорошо. Я очень люблю эту историю. Про наше поколение. Про друзей. Про ребят, которые в 1989 году ушли из Афгана «последним поездом». Срочники. И как они жили до 1999-го. А встречаются они на похоронах пятого друга, с которым служили, в 2021-м. В наши дни.
Я люблю очень литературу потерянного поколения. Стейнбек, Хэмингуэй в лучших произведениях. В чем-то Маркес, хоть он и не потерянное поколение. Это, знаете, о чем? Никто не виноват, что жизнь такая. Нету плохих и хороших. Жизнь – она из плюсов и минусов. Это философский, очень правильный взгляд. Я во всех фильмах, включая «Зайца над бездной», пытался так сделать. Хорошего должно быть чуть-чуть больше, чем плохого. Потому что о плохом пусть документалисты снимают. О плохом – не моя профессия. Моя профессия – чтобы человек, весь день работавший тяжело и потративший свои деньги, пришедший в кинотеатр, не получил заряд того, чтоб он там же, в сортире этого кинотеатра, потом повесился. Я хочу, чтобы он наоборот – подумал: «Блин, да нет – можно жить!» Я считаю, это моя профессия. Моя профессия не убивать, а хотя бы чуть-чуть дать жить.