Признаться, немало нового узнала об этом замечательном человеке, изучая всевозможные мемуары, и я. Однажды рассказала вам о Викентии Вересаеве, который до того как прославиться книгами о Пушкине и Гоголе был медиком, и вызвал скандал в профессиональной среде своими откровенными «Записками врача». И, помня о дружбе Даля с Пушкиным, о том, что Владимир Иванович вместе с хирургом Арендтом стоял у его смертного одра, заглянула в книжки Вересаева и прочла о его двойном коллеге не самый лицеприятный отзыв. Коротко пересказав жизнь Даля, он подытожил ее абзацем, который немало меня озадачил:
«Даль был плодовитый беллетрист, но рассказы его имеют более этнографический, чем художественный, интерес; писаны они подчеркнуто народным языком, в тщательной нарочитости своей выдающим нерусское происхождение автора. Главный его труд и главная заслуга «Толковый словарь живого великорусского языка» Академия наук, несмотря на крупные недостатки словаря в научном смысле, все-таки признала его, ввиду собранного в нем громадного материала, достойным ломоносовской премии, выдававшейся за труды, пролагающие новые пути в области знания. Даль был монархист и ярый русско-православный патриот, хотя сам был лютеранином и принял православие только под конец жизни. Увлекался гомеопатией, спиритизмом. Был высок ростом, худощав; лицо очень худое, со впалыми щеками, с длинным, заостренным носом; брови очень выгнутые, щетинистые; небольшие, быстрые, пронзительные глаза со стальным отливом. Характер его был несколько жесткий, педантический, малообщительный. В семействе его побаивались, боялись и вообще все находившиеся в зависимости от него».
Спишем этот нелестный отзыв на то, что и в медицинской, и в писательской среде известные люди бывают не лишены простых человеческих слабостей, к коим можно отнести и зависть. Ведь Владимир Иванович на самом деле был личностью поистине незаурядной. Его богатая биография, вклад в науку и историю страны, заслуги в деле спасения жизней тысяч людей — на самом деле достойны восхищения.
СЫН НЕМКИ И ДАТЧАНИНА
Отец Иоганн Кристиан фон Даль, датчанин, был известным лингвистом. Приехал в Россию по приглашению Екатерины II в качестве придворного библиотекаря, но, обнаружив, что в нашей стране более востребовано другое ремесло, вскоре отбыл в Германию, где окончил медицинский факультет Йенского университета.
Дипломированным врачом после ряда перипетий начал работать в маленьком шахтерском городке Луганский Завод (ныне Луганск, где происходят сегодня известные события). Именно здесь он получил русское подданство и новое имя Иван Матвеевич. В Луганске Даль-старший открыл первый лазарет для рабочих. В этом городе в 1801 году родился его сын Владимир.
Мать, немка по происхождению, говорила на пяти языках. Благодаря ее усилиям, мальчик получил отменное домашнее образование. Использовал с детства стихосложение, как гимнастику для ума. Наука врачевания привлекла его не сразу. Сначала Владимира отдали для системного обучения в петербургский Морской кадетский корпус. Увы, воспоминания о нем остались самые ужасные. Даль писал: «Что скажу о воспитании в корпусе — о нем в памяти остались одне розги, так называемые дежурства, где дневал и ночевал барабанщик со скамейкою, назначенною для этой потехи. Трудно ныне поверить, что не было другого исправительного наказания против ошибки, шалости, лени и даже в случае простой бессмысленной досады любого из числа двадцати пяти офицеров». Мичман Даль заведение все-таки окончил и в 1819 был направлен на Черноморский флот, где, к счастью для отечественной науки, надолго не задержался.
«Меня укачивало в море так, что я служить не мог, но в наказание за казенное воспитание должен был служить…» Очевидно, он хорошо прочувствовал свою морскую болезнь еще во время учебного похода гардемарином на родину отца. «Когда я плыл к берегам Дании, меня сильно занимало то, что увижу я отечество моих предков, мое отечество. Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество мое Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков. Немцев же я всегда считал народом для себя чуждым».
ДАЖЕ ПИРОГОВ ЕГО ПОХВАЛИЛ
В годы своего кадетства Владимир начал свои первые литературные опыты, и уже тогда старался избегать иностранных слов и несвойственных русской речи выражений и оборотов. Начало прославившему его толковому словарю положила встреча с ямщиком. По рассказу товарища Даля это выглядело так:
«Морозным вечером, в марте 1819 года, по дороге из Петербурга в Москву, тогда еще не только не железной, но и не каменной, на паре почтовых лошадей, ехал молоденький мичман. Мичманская одежда, с иголочки, плохо его грела. Молоденький мичман жался на санях. Ямщик из Зимогорского Яма (дело было в Новгородской губернии) поглядел на небо и в утешение продрогшему до костей моряку указал на пасмурневшее небо — верный признак перемены к теплу.
— Замолаживает! — сказал он.
По-русски сказано, а мичману слово ямщика не вразумелось.
— Как замолаживает? — спросил он.
Ямщик объяснил значение незнакомого мичману слова. А тот, несмотря на мороз, выхватывает из кармана записную книжку и окоченевшими руками пишет: «Замолаживать — иначе пасмурнеть — в Новгородской губернии значит заволакиваться тучками, говоря о небе, клониться к ненастью»…
Служба на Черноморском флоте закончилась быстро. Загадочным образом в рядах служивых распространилась ядовитая эпиграмма о молодой любовнице командира флота, вице-адмирала Грейга, и приписали ее авторство «сочинителю», сразу попавшемуся под руку. Даль был арестован, затем оправдан и переведен в Кронштадт. Там он ушел в отставку и оказался в отчаянном положении. Один, без средств к существованию. Отец уже умер. Мать с младшим сыном уехала в Дерпт. Она-то и позвала туда Владимира.
Даль решился. И неожиданно встретил в Дерптском университете необычайно радушный прием профессоров. К тому же через некоторое время один казенный (по-нынешнему, бюджетный) студент оставил место, его занял Владимир, получив 200 рублей серебром в год. Подвернулось и репетиторство по рублю за час.
В университете тех лет подобрался сильнейший состав профессоров, а на одном факультете с Далем учились хирурги Н. Пирогов и Ф. Иноземцев, терапевт Г. Сокольский, физиологи А. Филомафитский и А. Загорский, ставшие затем знаменитостями в своем деле. К тому же незадолго до этого в Казани, например, закрыли анатомический кабинет. Современники сообщают, что оттуда всё вынесли, положили в гробы и, отслужив панихиду, похоронили на кладбище. В Москве студенты изучали анатомию по картинкам.
В Дерпте же в это время был один из лучших анатомических театров и знаменитый профессор, хирург Мойер, обожавший своих учеников, сумел обеспечить студентам широкую клиническую практику.
Даль смог проявить себя здесь в лечении дизентерии, воспаления легких, перемежающейся лихорадки. Пирогов, который редко хвалил коллег по цеху, так отозвался о способностях Даля: «Находясь в Дерпте, он пристрастился к хирургии и, владея между многими способностями необыкновенной ловкостью в механических работах, скоро сделался ловким оператором».
Но в 1828 году началась русско-турецкая война. Врачей на фронте не хватало, и бюджетник Даль должен был отправиться туда в числе других. И хотя до конца учебы оставалось еще два года, ему в виду блестящих успехов разрешили досрочно пройти испытания.
Владимир блестяще сдал экзамены и на латинском языке защитил диссертацию «Об успешной трепанации черепа и о скрытом изъязвлении почек» на степень доктора медицины. Уже через 11 дней после защиты диссертации он был назначен ординатором подвижного госпиталя 2-й действующей армии. За время русско-турецкой войны Даль участвовал в осаде Силистрии, взятии Шумлы, в переходе войск через Балканы, взятии Андрианополя.
НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ
Работать приходилось в ужасающих условиях: «Дело походное, земля, в которой, при тогдашних обстоятельствах, и соломки-то почти нельзя было достать, а ноябрь пришел… Сперва принялась душить нас перемежающаяся лихорадка, за нею по пятам понеслись подручники её — изнурительные болезни и водянки; не дождавшись еще и чумы, половина врачей вымерла; фельдшеров не стало вовсе, то есть при нескольких тысячах больных не было буквально ни одного; аптекарь один на весь госпиталь. Когда бы можно было накормить каждый день больных досыта горячим да подать им вволю воды напиться, то мы бы перекрестились».
Современники сообщают, что на полях сражений и в переполненных госпиталях Даль проявил не только ловкость, но также столь необходимую медику наблюдательность, внимательный цепкий ум и склонность к обобщению. Сохранились рукописи статей Даля — описание операций, произведенных им во время русско-турецкой войны и польской кампании: хирургического лечения ран, пластических и глазных операций. Известно, что в некоторых вещах Даль опередил свое время и коллегу Пирогова. Он, например, сопоставляет две ампутации ноги: одну на поле боя, удачную, и неудачную, сделанную больному, долго лежавшему в госпитале. Объясняет он неудачу госпитальными «нечистотами», отравляющими организм — Пирогов обратит на этот факт внимание позднее.
Когда закончилась эта кампания, Даля направили в Польшу, в армию генерала Паскевича. Будучи дивизионным врачом корпуса генерала Ридигера, он сумел отличиться еще и как инженер, предложив устроить переправу через Вислу с помощью лодок и пустых бочек. Мост был разрушен, а на попечении Даля оказался обоз с ранеными. Корпусу здоровых бойцов и беспомощным людям нужно было срочно перебраться к другим частям через водную артерию.
Идея дивизионного лекаря вполне удалась. Когда корпус и обоз были на другом берегу, появился неприятель. Даль, предусмотревший это, двумя ударами топора уничтожил мост, за что неожиданно получил разнос от начальства. Однако впоследствии известие о подвиге врача дошло до императора, и Николай Павлович наградил Даля Владимирским крестом с бантом.
ОБЕ РУКИ — ПРАВЫЕ
Свою карьеру «на гражданке» Владимир Иванович продолжил в Санкт-Петербургском военном госпитале. Операции тогда делались без наркоза, и сноровка, опыт хирурга играли большую роль для предотвращения болевого шока у пациентов. Быстрее и удачнее всех в госпитале, по словам очевидцев, оперировал Даль. Здесь же он активно занимался офтальмологическими операциями.
В письме В.Ф. Одоевскому подробно описывает катаракту у одного из своих пациентов и детально объясняет, почему хирургическое вмешательство было бы сейчас преждевременно. И добавляет: «Осмелюсь заметить, что глазные болезни и в особенности операции были любимою и избранною частью моего в области врачебного искусства». Даль стал популярным окулистом в Петербурге. Мельников-Печерский писал об этом: «Здесь он трудился неутомимо и вскоре приобрел известность замечательного хирурга, особенно же окулиста. Он сделал на своем веку более сорока одних операций снятия катаракты, и все вполне успешно. Замечательно, что у него левая рука была развита настолько же, как и правая.
Он мог левою рукой и писать и делать все, что угодно, как правою. Такая счастливая способность особенно пригодна была для него, как оператора. Самые знаменитые в Петербурге операторы приглашали Даля в тех случаях, когда операцию можно было сделать ловчее и удобнее левою рукой
Позднее, оставив хирургическую практику, Даль не ушёл из медицины, пристрастившись особенно к офтальмологии и гомеопатии (одна из первых статей в защиту гомеопатии принадлежит Далю)».
Биографы отмечают: есть указания не то, что у него имелись печатные работы по офтальмологии, только обнаружить их пока не удалось. Очевидно, придется побегать по библиотекам, чтобы найти и его статью «Слово медика к больным и здоровым», подписанную псевдонимом Казак Луганский, потому что все, как один, приводят лишь одну фразу из нее: «Тот, кто в движении и не наедается досыта, реже нуждается в пособии врача». (Надо бы набрать большими буквами и повесить над рабочим столом).И подчеркивают, что в статье Казак призывает всех вести правильный образ жизни.
Сам же себя он не щадил. Современники цитируют поговорку, найденную Далем: «Человек рожден на труд». Поднявшись на рассвете, он тут же садился за свой словарь и работал до полудня. В час обедал, потом выходил на прогулку, какая бы погода не стояла за окном. Затем снова за письменный стол. По вечерам он уже не писал, а вносил исправления. Спать уходил ровно в одиннадцать. Нелегко дался ему знаменитый Толковый словарь. И недаром тот же Мельников-Печерский справедливо указал потомкам: труд Даля превышает всё, что когда-либо было сделано силами одного человека. Без всяких преувеличений можно сказать, что Даль совершил подвиг в науке, создав за 50 лет словарь, для составления которого потребовались бы «целая академия и целое столетие». Когда Толковый словарь был напечатан, М. П. Погодин обратился к ученым мужам:
«Словарь Даля кончен. Теперь русская Академия наук без Даля немыслима. Но вакантных мест ординарного академика нет. Предлагаю: всем нам, академикам, бросить жребий, кому выйти из Академии вон, и упразднившееся место предоставить Далю. Выбывший займет первую, какая откроется, вакансию».
Академия наук единогласно избрала Владимира Ивановича в свои почетные члены. Затем она присудила словарю Ломоносовскую премию.
Хочется обратить внимание и на то, что в словаре очень много медицинских и хирургических терминов, народных выражений, относящихся к лечению болезней. Детально описаны анатомические и хирургические выражения. Подробные комментарии сделали (для своего времени) из словаря не только лингвистический, но и медицинский справочник.
В ТЕАТР НАДЕЛ НЕ СВОЙ СЮРТУК
При всем том Даль жил на свои средства. Не искал могущественных покровителей. Не выносил несправедливости, везде искал правды и вступал в бесконечные конфликты. По крайней мере, его близкий друг, декабрист Завалишин писал: « «Злоупотребления и неприятности, от которых он отчасти бежал из флота, встретили Даля и в медицинской карьере». Этим друг и объяснил увольнение Даля из госпиталя. Но, увы, Казак Луганский еще и писал сказки, в который известный Булгарин увидел оскорбительные намеки на личность императора. И лишь вмешательство друзей, включая Василия Жуковского, избавило писателя и врача от больших проблем.
Владимир Иванович уехал в Оренбург — чиновником для особых поручений при военном губернаторе. Изучал ситуацию с связи с угрозой казачьих бунтов. Работа ему нравилась. Он мог проводить много времени верхом, объезжая необъятные территории, знакомиться с людьми, собирать материал для своего словаря. Ведь этим Даль, по собственным его словам, «занимался бессознательно, изучая язык с 1819 года, когда на пути записывал слова; в 1829 году, в Турции, было уже много собрано; там были под рукою люди всех губерний. Горячее желанье мое исполнилось…»
Но и в Оренбурге Даль продолжал заниматься врачебной практикой, проводит операции. Здесь у него были и прекрасные дни с Пушкиным, приехавшим изучать историю Пугачевского бунта.
Известно, Даль мечтал познакомиться с Пушкиным и сделал это сам, придя однажды к нему домой со своими сказками.
«Я поднялся на третий этаж, слуга принял у меня шинель в прихожей, пошел докладывать. Я, волнуясь, шел по комнатам, пустым и сумрачным — вечерело. Взяв мою книгу, Пушкин открывал ее и читал сначала, с конца, где придется, и, смеясь, приговаривал «Очень хорошо».
Пушкин сделал ему ответный подарок и стал расспрашивать, над чем тот сейчас работает, и Владимир Иванович рассказал ему о своей многолетней страсти к собирательству слов.
— Так сделайте словарь! — воскликнул Пушкин. — Позарез нужен словарь живого разговорного языка! Да вы уже сделали треть словаря! Не бросать же теперь ваши запасы!
О собранных Далем пословицах и поговорках отозвался восторженно: «Что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото!» И заметил: «Ваше собрание не простая затея, не увлечение. Это совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать — у вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки перед изумленными современниками и потомками!»
Очень понравилось поэту ранее неизвестное ему слово «выползина» — шкурка, которую после зимы сбрасывают ужи и змеи, выползая из нее.
Зайдя как-то к Далю в новом сюртуке, Пушкин пошутил: «Что, хороша выползина? Ну, из этой выползины я теперь не скоро выползу. Я в ней такое напишу!» В этом сюртуке он был и в день дуэли. Чтобы не причинять раненому лишних страданий, пришлось «выползину» с него спарывать.
Сюртук остался у Даля вместе перстнем-талисманом, который снял с себя Пушкин и отдал товарищу, когда понял, что все для него в этом мире окончено.
И совершенно удивительную историю прочитала я у дочери Даля, с которой, как и с другими его родными, у него — вопреки утверждению Вересаева — были трепетные теплые отношения.
«…у отца хранился также сюртук его, простреленный на дуэли. С ним было однажды странное происшествие. Отец вообще выезжал довольно редко, и уговорить его ехать в театр было очень трудно. И вот настал такой вечер, когда он обещал своим <…> это удовольствие. И бабушка, и мать уже стояли а передней, одетые в ожидании отца, которого задержал внизу Перовский. Мать уже постукивала ему в условный уголок, но отец не шел. Наконец, он вбежал на лестницу и, прося дам двигаться вперед, сбросил свой вицмундир, сменив его на более подходящий наряд, и, догнав своих, — уехал с ними в театр. Сидя в ложе, он стал осматриваться; его сюртук был в каких-то пятнах, и на боку была круглая дыра. Тогда он понял, какой это был сюртук и чем он был залит. Нагнувшись к матери, он ей тихонько сказал, что ошибкою надел сюртук Пушкина, выразив при этом свое недоуменье, кáк могло это случиться. Оказалось, что в этот день перетряхали и укладывали вещи от моли. И Пушкина сюртук попал не на свое место. Разговор о сюртуке Пушкина слышали в соседней ложе и, конечно, осматривали отца. Весть эта стала передаваться из ложи в ложу, и на отца уже смотрели довольно бесцеремонно. В антракте к нему входило много знакомых, и у каждого был все тот же вопрос. Полученный от отца ответ посетители разносили дальше, и бедный отец не знал, как спрятаться за своих барынь, чтобы уйти от направленных на него лорнеток и биноклей. Наконец, потеряв всякое терпение, он встал и уехал из театра.
Этот рассказ я слышала от самого отца. Слыхала и от брата, котор<ый> хохотал над положеньем отца,— самого скромного человека на свете — затмившего своим присутствием весь театр!!»
ПОЧИТАЛ НАРОД ЗА ЯДРО И КОРЕНЬ
Скромен был Даль невероятно. И с удивлением писал о себе так: «Академия Наук сделала меня членом-корреспондентом в 1834 году по естественным наукам, а во время соединения Академии меня, без ведома моего, перечислили во 2-е Отделение. Общество любителей российской словесности в Москве выбрало меня в члены в 1857, а в почетные в 1868 (…). — Сам испугался учености своей, переписав все почеты эти... Да для чего вам все это, право не понимаю — какая связь со словарем? Судите дело, а личность откиньте, что вам до нее?»
Лучше всех описал он и зачем жил на этом свете: «Во всю жизнь свою я искал случая поездить по Руси, знакомился с бытом народа, почитая народ за ядро и корень, а высшие сословия за цвет или плесень, по делу глядя, и почти с детства смесь нижегородского с французским мне была ненавистна по природе…»
Последние свои годы Владимир Иванович провел в Москве. Город его семья искренне полюбила. Так рассказывает дочь об их приезде в новое жилье:
«В глубине двора стоял большой дом с тремя подъездами. Рядом с ним был один флигель, а позади — другой. Мы не знали, куда идти.
«Этот дом не может быть нашим», — сказал отец. Он слишком велик; в нем, наверное, жильцы. А нам ведь хотелось особняк. Но дворник вел нас прямо к дому и, исчезнув в черной двери, отпер нам парадный ход, объявив, что этот самый дом и нанят для приезжих господ. Мы гурьбою ввалились в огромную прихожую и, едва сбросив наружное платье, последовали за дворником, который с огарком в руках вел нас по целому ряду больших комнат».
Не поверите, но дом этот жив и сейчас! Стоит в самом центре Москвы, между Планетарием и зоопарком, на Большой Грузинской улице. У автора учебников по литературе для начальной школы я прочитала, что в 1941 году перед домом упала фашистская бомба, но не взорвалась. Когда сапёры раскрыли её, то вместо детонатора обнаружили... чешско-русский словарь, положенный туда, видно, рукой рабочего-антифашиста. Или рукой провидения?
Дом отреставрирован, обновлен. В нем даже есть мемориальный музей Даля, в котором собрано немало интересных документов. Старые деревья во дворе, быть может, помнят этого человека — писателя, этнографа, медика, ботаника, зоолога, географа, инженера, который сам себя назвал всего лишь "учеником, собиравшим весь свой век по крупице то, что слышал от учителя своего, живого русского языка".
Музей работает полдня один раз в неделю. А летом и вовсе закрыт. В справочнике указано, что трудится здесь всего один сотрудник.
Видимо, немного есть желающих прийти сюда хотя бы по дороге от звездного неба к бегемоту.
P. S. Было бы неправильно и несправедливо не сказать о подвижнической работе сотрудников Луганского музея. Вы только представьте, в каких условиях им приходится жить и действовать последние годы. Но жители земли, где родился наш знаменитый соотечественник, волею судеб оказавшейся территорией УССР, свято хранят память о Владимире Ивановиче. Они объявили Год Даля – поскольку в ноябре ему исполняется 220 лет. У них я нашла 17 замечательных фактов из его жизни.
И вот вам свидетельства того, что русский язык и жизнь Даля продолжаются в Луганске и сегодня.
